09.07.2013
( Read more... )
— Но, например, глава «Транснефти» Николай Токарев высказывал опасение, что у «Роснефти» недостаточно запасов для осуществления дополнительных поставок в Китай и нет точного понимания по ресурсной базе.
— Поскольку речь идет о долгосрочном периоде — межправсоглашение действует до 2038 года, и возможно его продление,— мы специально предусмотрели в нем возможность корректировать объем поставок. Предполагается, что максимальный объем нефти, который пойдет по трубопроводу Сковородино—Мохэ,— до 15 млн тонн. Будет ли ресурсная база или нет, покажет окончание геологоразведочных работ по отдельным месторождениям. Такие работы уже сейчас ведутся, есть высокая вероятность того, что все-таки эти запасы будут подтверждены. При этом китайцы просят еще больше, и если бы мы могли, мы подписались бы на большие объемы. Их потребность в нефти будет расти, потому что будет падать доля потребления угля. Сейчас его доля в структуре баланса КНР составляет около 70%, Китай потребляет половину производимого в мире угля.
И мы здесь выбрали очень правильную политику. Несмотря на то что сейчас трудно сказать, будет ли в 2028–2030 годах в России добываться такой объем нефти для Китая, сейчас мы занимаем эту нишу и ставим себе задачу к данному сроку обеспечить такой объем нефти с учетом разработки новых месторождений и строительства необходимой инфраструктуры. Но зато мы для будущих поколений обеспечиваем гарантированный рынок для экспорта наших энергоресурсов. В свое время наши предки также решили вопрос с Европой, построив соответствующую инфраструктуру, и мы сейчас пользуемся этими благами. Поэтому, если мы думаем о будущем, необходимо создать инфраструктуру на Восток, построить в этом направлении нефтяную и газовую трубы. И как бы не пришлось лет через десять говорить о расширении инфраструктуры.
— Если говорить о газовой инфраструктуре в Европе. Минэнерго и «Газпром» с начала года ведут переговоры с Еврокомиссией (ЕК) об изъятии из Третьего энергопакета газопровода OPAL, чтобы «Газпром» мог использовать его на полную мощность. Вы планировали договориться до конца июня, но этого до сих пор не удалось, в чем причина?
— Я считаю, что переговоры продвигаются нормально. На каждой встрече специальной рабочей группы происходит сближение позиций и одновременно их доработка. Последняя встреча была 24 июня в Брюсселе, на ней были представители Еврокомиссии, немецкий регулятор, специалисты Минэнерго и «Газпрома». На этой встрече независимый консультант предоставил сделанное по заказу «Газпрома» исследование рынка Чехии. Договорились, что немецкий регулятор и ЕК зададут к этим исследованиям дополнительные вопросы, получат на них ответы и в середине июля должна состояться следующая встреча. Мы ожидаем, что к этому моменту все вопросы исчезнут и появится возможность внедрить механизм изъятия для OPAL. Предложение российской стороны — выставлять свободные мощности OPAL на аукцион, что даст к нему доступ сторонним поставщикам. Если их не будет, «Газпром» сможет законтрактовать свободные мощности, что позволит заполнить трубу.
— Выработанное по OPAL решение может быть экстраполировано на наземную часть газопровода South Stream?
— Там другая ситуация. Для наземной части South Stream есть иные механизмы. Если каждая из стран, по которой пойдет труба, признает ее проектом национального интереса, это позволит придать проекту наднациональный статус и получить изъятие из норм Третьего энергопакета.
— Существуют ли альтернативные варианты, например допуск третьих поставщиков, например независимых российских производителей?
— Такой вариант не обсуждается.
— Может ли проект завода СПГ «Газпрома» на Балтике стать альтернативой расширения Nord Stream?
— Строительство этого завода будет направлено и на российских потребителей, в том числе для поставок СПГ в Калининградскую область.
— Но есть поручение президента проработать предложения о строительстве в Калининград отвода от Nord Stream. Это альтернативные проекты?
— Есть разные варианты. Отвод обсуждается, но более предпочтительным является строительство завода СПГ.
— ЕК инициировала антимонопольное расследование в отношении деятельности «Газпрома» в Европе. Вы следите за ним, что там происходит?
— Там идет работа. По этим вопросам с Еврокомиссией взаимодействует сам «Газпром».
— Но после начала этого расследования появился президентский указ о защите стратегических компаний за рубежом. В соответствии с ним «Газпром» должен почти всю свою деятельность согласовывать с Минэнерго? Этот механизм работает?
— Да, работает. Когда «Газпром» направлял в Еврокомиссию и антимонопольный комитет необходимые документы, мы их согласовывали.
— А их контракты вы тоже согласовываете?
— Мы должны согласовывать только изменение системы ценообразования. Согласование конечных цен и контрактов — это не наша работа.
— Указ тормозит работу «Газпрома»?
— Нет, «Газпром» как публичное акционерное общество достаточно самостоятелен в своих переговорах и политике.
— А «Роснефть»?
— В «Роснефти» больше половины акций принадлежит государству. Но тем не менее это также акционерное общество, которое работает по закону об АО. Конечно, директивы для голосования на собраниях акционеров мы направляем, но перечень вопросов, регулируемых директивами, очень ограничен.
— Ранее эффективная доля государства и в «Газпроме» была меньше контрольной, но сейчас удалось получить контроль...
— Да, сейчас эффективная доля государства в «Газпроме» чуть выше 50%. И этого достаточно, чтобы осуществлять контроль.
— Часто говорят, что «Газпром» непрозрачен, что он должен согласовывать свою инвестпрограмму с правительством. Отсутствие эффективного контроля в «Газпроме» мешало государству осуществлять корпоративный контроль?
— Я думаю, что не мешало. На сегодняшний день есть все механизмы и инструменты, чтобы осуществлять корпоративный контроль в «Газпроме». Но, с другой стороны, решение по выводу чиновников из советов директоров госкомпаний было направлено на уменьшение влияния государства. В чем тогда смысл, если чиновников нужно выводить, а инвестпрограмму следует согласовывать?
— Но в ноябре 2012 года правительство предписало федеральным органам исполнительной власти согласовывать и утверждать инвестпрограммы акционерных обществ с госучастием, являющихся субъектами естественных монополий.
— У нас с «Газпромом» выстроены нормальные, конструктивные механизмы взаимодействия. Обсуждение их инвестпрограммы и принятие важных решений делается в режиме наших полномочий. Мы обязательно согласовываем инвестпрограммы сетевых компаний, потому что они монопольные. А программы рыночных компаний мы не согласовываем, для этого есть инвесткомитеты, акционеры, которые следят за тем, чтобы компании эффективно тратили. Сейчас уполномоченными органами власти вырабатываются предложения о механизме согласования инвестпрограмм.
( Read more... )
— Но, например, глава «Транснефти» Николай Токарев высказывал опасение, что у «Роснефти» недостаточно запасов для осуществления дополнительных поставок в Китай и нет точного понимания по ресурсной базе.
— Поскольку речь идет о долгосрочном периоде — межправсоглашение действует до 2038 года, и возможно его продление,— мы специально предусмотрели в нем возможность корректировать объем поставок. Предполагается, что максимальный объем нефти, который пойдет по трубопроводу Сковородино—Мохэ,— до 15 млн тонн. Будет ли ресурсная база или нет, покажет окончание геологоразведочных работ по отдельным месторождениям. Такие работы уже сейчас ведутся, есть высокая вероятность того, что все-таки эти запасы будут подтверждены. При этом китайцы просят еще больше, и если бы мы могли, мы подписались бы на большие объемы. Их потребность в нефти будет расти, потому что будет падать доля потребления угля. Сейчас его доля в структуре баланса КНР составляет около 70%, Китай потребляет половину производимого в мире угля.
И мы здесь выбрали очень правильную политику. Несмотря на то что сейчас трудно сказать, будет ли в 2028–2030 годах в России добываться такой объем нефти для Китая, сейчас мы занимаем эту нишу и ставим себе задачу к данному сроку обеспечить такой объем нефти с учетом разработки новых месторождений и строительства необходимой инфраструктуры. Но зато мы для будущих поколений обеспечиваем гарантированный рынок для экспорта наших энергоресурсов. В свое время наши предки также решили вопрос с Европой, построив соответствующую инфраструктуру, и мы сейчас пользуемся этими благами. Поэтому, если мы думаем о будущем, необходимо создать инфраструктуру на Восток, построить в этом направлении нефтяную и газовую трубы. И как бы не пришлось лет через десять говорить о расширении инфраструктуры.
— Если говорить о газовой инфраструктуре в Европе. Минэнерго и «Газпром» с начала года ведут переговоры с Еврокомиссией (ЕК) об изъятии из Третьего энергопакета газопровода OPAL, чтобы «Газпром» мог использовать его на полную мощность. Вы планировали договориться до конца июня, но этого до сих пор не удалось, в чем причина?
— Я считаю, что переговоры продвигаются нормально. На каждой встрече специальной рабочей группы происходит сближение позиций и одновременно их доработка. Последняя встреча была 24 июня в Брюсселе, на ней были представители Еврокомиссии, немецкий регулятор, специалисты Минэнерго и «Газпрома». На этой встрече независимый консультант предоставил сделанное по заказу «Газпрома» исследование рынка Чехии. Договорились, что немецкий регулятор и ЕК зададут к этим исследованиям дополнительные вопросы, получат на них ответы и в середине июля должна состояться следующая встреча. Мы ожидаем, что к этому моменту все вопросы исчезнут и появится возможность внедрить механизм изъятия для OPAL. Предложение российской стороны — выставлять свободные мощности OPAL на аукцион, что даст к нему доступ сторонним поставщикам. Если их не будет, «Газпром» сможет законтрактовать свободные мощности, что позволит заполнить трубу.
— Выработанное по OPAL решение может быть экстраполировано на наземную часть газопровода South Stream?
— Там другая ситуация. Для наземной части South Stream есть иные механизмы. Если каждая из стран, по которой пойдет труба, признает ее проектом национального интереса, это позволит придать проекту наднациональный статус и получить изъятие из норм Третьего энергопакета.
— Существуют ли альтернативные варианты, например допуск третьих поставщиков, например независимых российских производителей?
— Такой вариант не обсуждается.
— Может ли проект завода СПГ «Газпрома» на Балтике стать альтернативой расширения Nord Stream?
— Строительство этого завода будет направлено и на российских потребителей, в том числе для поставок СПГ в Калининградскую область.
— Но есть поручение президента проработать предложения о строительстве в Калининград отвода от Nord Stream. Это альтернативные проекты?
— Есть разные варианты. Отвод обсуждается, но более предпочтительным является строительство завода СПГ.
— ЕК инициировала антимонопольное расследование в отношении деятельности «Газпрома» в Европе. Вы следите за ним, что там происходит?
— Там идет работа. По этим вопросам с Еврокомиссией взаимодействует сам «Газпром».
— Но после начала этого расследования появился президентский указ о защите стратегических компаний за рубежом. В соответствии с ним «Газпром» должен почти всю свою деятельность согласовывать с Минэнерго? Этот механизм работает?
— Да, работает. Когда «Газпром» направлял в Еврокомиссию и антимонопольный комитет необходимые документы, мы их согласовывали.
— А их контракты вы тоже согласовываете?
— Мы должны согласовывать только изменение системы ценообразования. Согласование конечных цен и контрактов — это не наша работа.
— Указ тормозит работу «Газпрома»?
— Нет, «Газпром» как публичное акционерное общество достаточно самостоятелен в своих переговорах и политике.
— А «Роснефть»?
— В «Роснефти» больше половины акций принадлежит государству. Но тем не менее это также акционерное общество, которое работает по закону об АО. Конечно, директивы для голосования на собраниях акционеров мы направляем, но перечень вопросов, регулируемых директивами, очень ограничен.
— Ранее эффективная доля государства и в «Газпроме» была меньше контрольной, но сейчас удалось получить контроль...
— Да, сейчас эффективная доля государства в «Газпроме» чуть выше 50%. И этого достаточно, чтобы осуществлять контроль.
— Часто говорят, что «Газпром» непрозрачен, что он должен согласовывать свою инвестпрограмму с правительством. Отсутствие эффективного контроля в «Газпроме» мешало государству осуществлять корпоративный контроль?
— Я думаю, что не мешало. На сегодняшний день есть все механизмы и инструменты, чтобы осуществлять корпоративный контроль в «Газпроме». Но, с другой стороны, решение по выводу чиновников из советов директоров госкомпаний было направлено на уменьшение влияния государства. В чем тогда смысл, если чиновников нужно выводить, а инвестпрограмму следует согласовывать?
— Но в ноябре 2012 года правительство предписало федеральным органам исполнительной власти согласовывать и утверждать инвестпрограммы акционерных обществ с госучастием, являющихся субъектами естественных монополий.
— У нас с «Газпромом» выстроены нормальные, конструктивные механизмы взаимодействия. Обсуждение их инвестпрограммы и принятие важных решений делается в режиме наших полномочий. Мы обязательно согласовываем инвестпрограммы сетевых компаний, потому что они монопольные. А программы рыночных компаний мы не согласовываем, для этого есть инвесткомитеты, акционеры, которые следят за тем, чтобы компании эффективно тратили. Сейчас уполномоченными органами власти вырабатываются предложения о механизме согласования инвестпрограмм.